ТРИДЦАТЬ СЕМЬ [Thirty-Seven] № 04

Pages

: 85; 84 способностей, не имеющих никакого отношения к "поверхности повседневным явлениям", но слепо верующий в сводимость всех наук к физике, человек этих фактов не замечает. Если биология в целом сводится к химии и физике, то ясно, что и часто биологические дисциплины, как систематика, сравнительная анатомия и пр., не имеют самостоятельного значения и никаких перспектив к развитию. Любопытно, что отношение к перспективности наук изменилось. На пороге XIX и XX-го века знаменитый лорд Кельвин, выдающийся представитель уже тогда весьма разработанной науки, физики, высказал мнение, что в физике основные проблемы уже решены и остается доделать "детали". Сейчас это мнение приводится как классический пример грубейшей ошибки. В конце XVIII-го века близкий конец ряда наук (зоологии, ботаники, математики и др.) предрекал один немецкий профессор, в ответ на что К. Вер написал замечательные слова: "Наука вечная в своем стремлении, неисчерпаема в своем источнике, неизмерима в своем объеме и недостижима в своей цели". Наличие двух категорий ученых, из коих одни считают многое окончательно установленным, а другие отрицают окончательно установленные истины и видят бесконечный путь развития человеческой мысли, связано не с эрудицией или талантом исследователя, а с его философским темпераментом. Для одних важно обладание истинной, для других – наиболее интересен сам процесс искания истины. Это различие давно было отмечено великим немецким писателем Лессингом. Это чисто эмоциональная сторона воззрений ученых может быть иллюстрирована многими примерами, приведу один, чрезвычайно яркий, основанный на воспоминаниях нашего физика Иоффе о выдающемся голландском физике Лоренце (пл. Д. Данин: Памятные встречи. – "Наука и жизнь", 1961, №8, с. 31), которые вспоминая свои общепризнанные достижения

: 86; 85 15. говорил: "Я был счастлив и считал, что внес свой вклад в прочные завоевания науки... И вдруг – квантовые скачки Бора, странная модель атома, несовместимая с прежними представлениями об однозначном и непрерывном течении физических процессов. Способны ли мы вообще узнать истину и имеет ли смысл заниматься наукой?" Иоффе пытался внушить старику оптимистический взгляд на будущее физики, но безуспешно. Лоренц отвечал: "Я потерял уверенность, что моя научная работа вела к общественной истине, и я не знаю, зачем я жил; жалею только, что не умер пять лет назад, когда мне все представлялось ясным". Как известно, Лоренц вплотную подошел к специальной теории относительности; но с таким умонастроением он не мог сделать того решительного шага, который сделал Эйнштейн; но и подлинный революционер в науке, Эйнштейн не сделал шага, который сделали Бор и Гейзенберг. Убеждение чувства, против которых бессильны все доводы разума и не связанные ни с какими классовыми, религиозными или иными догмами, свойственны и корифеям науки. Ч. Дарвин, встретившись с серьезными фактами, противоречащими созданному им селектогенезу, в одном из писем откровенно признался: "Мне жаль естественного отбора". К. А. Тимирязев вспоминает, что Д. И. Менделеев не слушал никаких резонов в пользу превращения элементов, обнаруживая этим свои убеждения чувства. Нечего и говорить, что у самого К. А. Тимирязева, с его бурным темпераментом не трудно обнаружить убеждения чувства: он не терпел никаких возражений против дарвинизма. Это настроение было широко распространено и заграницей. Д'арси Томпсон вспоминает о своем учителе, профессоре Альфреде Ньютоне, для которого не было никаких трудностей в дарвинизме (предисловие к Л. С. Берга). И сейчас очень многие биологи так думают. Убеждение в "окончательном решении" того или иного вопроса некоторые, наиболее искренние, обосновывают

: 87; 86 16. прямой ссылкой на авторитет. Великолепный пример приводит Галилей в своих знаменитых "Диалогах" (русск. перев. 1948, с. 92). Са редо (выражающий мысли Галилея) приводит спор между врачами-геленистами (платониками) и перипатетиками (сторонниками Аристотеля) о том, идут ли нервы от мозга (геленисты) или от сердца (перипатетики). Анатом показал отхождение нервов от мозга, разветвления и то, что они лишь в виде одной тонкой ниточки доходят до сердца. Он спросил перипатетика, что кажется ясно, что нервы идут от мозга. Но перипатетик, подумав, сказал: "Вы мне показали это так ясно и ощутимо, что если бы текст Аристотеля не говорил обратного, - а там прямо сказано, что нервы зарождаются в сердце, – то необходимо было бы признать это истиной". Современные защитники авторитетов и "окончательно установленных" истин так откровенно не говорят, их обычные доводы – полное или почти полное соответствие экспериментов с защищаемыми ими взглядами и недопустимость введения каких-то "потусторонних" и "сверхъестественных" факторов. Вернемся к Кельвину и постараемся извлечь урок из классической ошибки этого выдающегося ученого. Все экспериментальные данные физики укладывались по его словам в непротиворечивую систему, кроме двух "облачков". Но годились ли физические представления физики его времени для того, чтобы дать удовлетворительную, непротиворечивую картину всего мироздания за пределами эксперимента? Конечно, нет, и это было хорошо известно самому Кельвину. По поводу спора о возрасте Земли и геологических отложений между физиками (Кельвин и Гельмпольц) и геологами произошло большое расхождение и сам Кельвин допускал возможность влияния какого-то неизвестного фактора. Известны гравитационный и фотометрический парадоксы того времени. Второе

: 88; 87 17. начало термодинамики приводило или к гипотезе тепловой смерти или признании конечности Вселенной во времени или к совершенно невероятной Вселенной по Бельцману. Мировой эфир был полон противоречий. Обе враждующие гипотезы о соотношении атомных весов, господствующая о полной независимости и та – о кратности атомному весу водорода, не соответствовал фактам. Небосклон механистического мировоззрения, которого придерживался Кельвин был покрыт не облачками, а тучками, но так как он твердо верил в свою картину мира, а в области эксперимента было в общем благополучно, то он и произнес свои слова: Современные биологии: представитель СТЭ, генетики и молекулярной биологии повторяют все ошибки Кельвина: чрезмерное доверие к эксперименту, игнорирование данных, лежащих вне эксперимента и всех тех возражений, которые выдвигались выдающимися учеными против редукционистской догматики. Можно указать на большое число высказываний в самых разнообразных областях биологии крупных ученых, которые вовсе не разделяют ультраредукционистского энтузиазма. Прежде всего в самой молекулярной биологии даже такие корифеи как Чаргаф отнюдь не страдают головокружением от успеха. Ряд имен (Э. В. Синнот, И. Хаас, Г. Шрамм, Ф. Дессауэр, Э. Гаррис и др.) приводит А. Я. Ильин и И. Н. Смирнов (1971, с. 24). Появляются рекомендации несколько заслониться от ослепительного света молекулярной биологии, чтобы лучше разглядеть проблемы, лежащие вне ее компетенции (Александров В. Я., 1970). В интересной статье под названием "Проблема поведения на молекулярном

: 89; 88 18. уровне" В. Я. Александров приводит множество старых хорошо позабытых или игнорируемых фактов и новых, показывающих, что нередукционистский подход к проблеме поведения распространяется даже на клеточный уровень. Известно, что ультраредукционистский подход в толковании поведения простейших организмов /и даже далеко не простейших/ защищался в свое время Ж. Лебом, который все поведение сводил к сумме тропизмов. Не менее выдающийся ученый Г. С. Дженнингс показал, что хотя в некоторых случаях теория тропизмов подтверждается, как правило, однако даже в поведении инфузорий целое управляет частями, а не части целым. Аналогичный спор шел и в отношении высших организмов: многие, следуя И. П. Павлову и др., рассматривали всякий инстинкт и даже разумное поведение как сумму рефлексов. Мощное и весьма продуктивное направление этологии исходит из целого организма и не считает поведение суммой рефлекторных актов. В твердыне современного редукционизма, генетике раздаются критические высказывания. Можем проследить последовательные фазы генетического редукционизма. Еще один из основоположников хромосомной теории А. Вейсман, рассматривал наследственную плазму (соответствует современному понятию генотипа), как совокупность детерминантов, каждый из которых ответственен за определенный участок тела. Правда и он принужден был признать некоторую совсем нередукционистскую "жизненную связь" ( [1]), регулирующую действия детерминантов. В первый период развития генетики господствовало мнение, что элементы генотипа, гены, ответственные за определенный признак: в крайнем выражении это мнение привело к десятичной классификации генов по признакам А. С. Серебровского. Сейчас Э. Майр (см. Уоддингтон, [2] 1970) в статье 1969 г. пишет: "Наши представления о связи 1. [Пробел в машинописи.] 2. [Пробел в машинописи.]

: 90; 89 19 между геном и признаком подверглись значительному пересмотру и фенотип все больше рассматривается не как мозаика отдельных признаков, контролируемых генами, как совокупный продукт сложной взаимодействующей системы – целого эпигенотипа". Но такое мнение высказано давно Т. Морганом и его крунианской лекции (1922 и в работе 1923 г., см. Любищев, 1925). Сейчас широко распространена третья стадия редукционистского толкования генотипа: "один ген – один фермент". Но многие компетентные биологи считают ферменты, гормоны и проч. Только пусковыми механизмами. В прекрасной книжке Уйггльсуорса ( [1] 1959, с. 101) читаем: "Гормоны часто называют стимуляторами. Они, так сказать, ключи, которые открывают отдельные двери; но то, что находится за дверьми, не имеет никакого отношения к особенностям ключа". Пытаются найти какой-то ход в простом взаимодействии генов или ферментов, хотя многие (например, Дубинин) указывают, что уже на уровне хромосом идут регулятивные процессы и природа регулятивного начала остается совершенно неясной. Не уподобляются ли все догматические редукционисты тому госемскому мудрецу, который продавал дом и принес кирпич в качестве образца. Очень сильное брожение сейчас в области систематики и эволюционной теории хотя сторонники СТЭ стараются внушить мысль, что здесь все благополучие. Здесь я не касаюсь этих сложнейших проблем, так как они составляют главное содержание моих теоретических работ, хотя я сам термином седукционизма не пользуюсь. Упомяну последние статьи: 1/ Систематика и эволюция, 1966; 2/ Проблемы систематики, 1968; 3/ О критериях реальности и таксономии, 1971; 4/ О некоторых новых направлениях в математической таксономии, 1966; 5/ значение и будущее систематики, 1971; 6/ Рецензия книги Е. С. Смирнова 1. [Пробел в машинописи.]

: 91; 90 20. Таксономический анализ, 1971. В печати находятся: 7/ К логике систематики и 8/ О постулатах современного селектогенеза. В них критикуется редукционизм разных видов: 1) Систематика не сводится к филогении; 2) Естественная систематика не сводится к иерархии; 3) макро- и мега-эволюция не сводятся к микроэволюции; 4) понятие реальности в таксономии чрезвычайно многообразно и высшие формы таксономической реальности требуют пересмотра философии не только систематики, но и всей биологии; 5) проблема целесообразности не является единственной ведущей проблемой эволюции; 6) но и проблема целесообразности неразрешима только на путях селектогенеза; 7) проблемы математизации систематики и трансформизма гораздо шире проблем, разрешаемых распространёнными методами. Отсылаю интересующихся к цитированным работам. В этой области нарождаются и в значительной степени возрождаются направления, связанные с именами Л. С. Берга (номогенез) и П. Кропоткина (взаимопомощь, как фактор эволюции). 3. Проблемы морфологии Морфология, конечно, теснейшим образом связана с систематикой и эволюционным учением, но не сводится к ним и здесь проблематика, пожалуй, еще более сложна и запутана, чем в указанных разделах биологии. Проблематика одного из разделов морфологии, сравнительной анатомии, дана мной в работе "Понятие сравнительной анатомии (1962). Здесь за недостатком места я дам только самый беглый обзор понятий и проблем, связанный с органической формой. Литература по этому вопросу огромна но, как правило, совершенно неизвестна или сознательно игнорируется редукционистами. А) определение понятия формы. Возьмем определение данное в Философской Энциклопедии

: 92; 91 21. (1970, т. 5): "Форма-способ организации и способ существования предмета, процесса, явления. Уже начиная с Платона в философии подчеркивается устойчивость по сравнению с веществ… содержанием и ее активность. В философии нового времени и особенно у Канта было показано не только онтологическое, но и гносеологич. значение категории Ф. как Фактора организации процесса познания. У Гегеля важную роль играло различение внешней и внутр. Ф. (Соч. ... т. 1..., с. 22-36). В соврем. лит-ре проблематика Ф. нередко перерастает и получает дальнейшее развитие в категории структуры. См. также: "Форма и содержание". Дальше – много более крупные по объему статьи: "Форма и содержание", Форма логическая", Форма превращенная. В логическом словаре Н. И. Кондакова (1971х "Форма – внутренняя структура, строение, связь и способ взаимодействия частей и элементов, предмета и явления. Форма всегда находится в единстве с содержанием, т. е. с тем, что является основой предмета и явления. Форма зависит от содержания, но о... дает относительной самостоятельностью и может оказывать влияние на содержание..." Отмечу следующие дефекты этих определений: 1) они отнюдь не отличаются ясностью и универсальностью; 2) они имеют по преимуществу отношение к логике, общественным наукам и совершенно слабое к биологии; 3) понятия формы и структуры считаются, если не синонимами, то очень родственными понятиями, тогда как в биологии они отчетливо отличаются, х.. дать ясное отличие в определении этих понятий нелегко 4) конец в определении Кондакова о форме говорится, как о внутренней структуре, тогда как общепринято в форме видеть … внешнее. Все эти дефекты преодолеть настолько трудно, что не знаю авторов, давших удовлетворительное определение. … конечно, зависит от чрезвычайного широкого понимания по…

: 93; 92 формы. В одних случаях… чего-то нежелательного (слово "формалист" - одно из распространенных вежливых ругательств). В известном вопросе Заболоцкого "Что есть красота?": Сосуд она, в котором пустота Или огонь, мерцающий в сосуде? - в первом понимании красота есть бессодержательная форма, во втором – эфиномен сложного процесса. У А. К. Толстого есть слова "Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков", - здесь форма имеет уже не эпифеноменальный, а субстанциональный характер. Последнее понимание, конечно, восходит к Платону. См.: Философ. Энцикл., т. 5, с. 383-384: "У Платона понятие формы (эйдос, обозначало реальную определенность тела как некоей целостности, не сводимой к пространств. геомертич. соотношениям элементов, составляющих вещь; каждому классу чувственно воспринимаемых вещей соответствовала некоторая "своя" форма, или идея... Платон исходил из того, что чувство вещи возникают из взаимодействия формы и материи, причем форме принадлежит определяющая активная роль". В противоположность этому Ф. Бэкон выдвигает идею о примате материи над формой и об их единстве. Размышления Лейбница над противопоставлением формы и материи привело его к принятию поражающей современных ученых и философов идее предустановленной гармонии. Мы видим, что проблема формы интересовала глубочайшие умы и представляет огромную философскую трудность. Но при невозможности дать такое определение понятия формы, которое удовлетворительно охватывало бы все многообразие этого понятия, полезно прибегнуть к тому методу, который использовал Гегель, и…

: 94; 93 но определение через противоположное понятие: "Форма, во-первых, противостоит сущности ... затем она противостоит материи... Наконец, она противостоит содержанию" (Гегель, Наука логики, соч., т. V, 1937, с. 539). Не будем углубляться в изложение мыслей Гегеля, так как они тоже достаточно далеки от биологии, но используем этот прием в дальнейшем. Применение понятия формы к биологии и было проведено Аристотелем, который в живых телах различал "хюле" (сырую материю) и "морфе", то, что эту материю облекает в форму, но это противопоставление по Аристотелю относительно и на разных уровнях имеет разный смысл. То, что было "морфе" для одного уровня, может оказаться "хюле" для более высокого. Скажем, клетка есть морфе по отношению к составляющим ее атомам, но она же есть хюле по отношению ко всему организму. Но и организм, н.-ф. рабочая пчела есть хюле по отношению ко всему рою. Это суждение сейчас особенно актуально, потому что учение о разных уровнях в биологии очень развивается. Степень реальности формы на том или ином уровне может быть очень различной (см. Любищев, 1971, о критериях реальности в таксономии) и издавна еще схоластики формулировали три основных понимания реальности: "универсальное до вещи", ("универсальное в вещи), (универсальное после вещи"). Главными представителями этих трех пониманий можно считать Платона, Аристотеля и Демокрита. Если говорить только об античных философах. Из огромного многообразия мыслей, касающихся формы, особенно популярна среди биологов и философов одна – об единстве формы и содержания и широко распространено

: 95; 94 24. мнение, что именно этот взгляд разделяли основоположники марксизма, прежде всего Энгельс. Но, несмотря на скудость высказываний Энгельса о биологической форме, его взгляды гораздо шире того, что ему обычно приписывают. На с. 247 "Диалектики природы" (1949) он пишет: "Вся органическая природа является сплошным доказательством тождества или неразрывности формы и содержания. Форма и функция обусловливают взаимно друг друга. Дифференцировка формы (клетки) обусловливает дифференцирование вещества на мускулы, кожу, кости, эпителий и т. д., а дифференцировка вещества обусловливает в свою очередь дифференцированную форму", но на с. 245 имеются слова, позволяющие понять разнообразие морфологических проблем: "Уже здесь, у Геккеля, налицо стремление к формированию, свойственное всем белковым телам. Это стремление к формированию выступает далее у бесклеточных фораминифер, которые выделяют из себя весьма художественные раковины (предвосхищают колонии? Кораллы и т. д.) и предвосхищаю форму высших моллюсков, так как трубчатые водоросли (сифонее) предвосхищают ствол, стебель, корень и форму листа высших растений, являясь, однако всего лишь простым бесструктурным белком". Из этих последних слов ясно, что слова о тождестве или единстве формы и содержания не говорят о полном сведении формы к содержанию, а устанавливают лишь связь формы и содержания, связь, при том не жесткую, а достаточно рыхлую. Но и из слов Энгельса, как и из цитированных выше слов Гегеля можно сделать вывод, что не пытаясь охватить все проблемы формы, можно в пределах биологии установить ряд противоположений, где наличествуют разные формы редукционизма, при чем все эти формы редукционизма отнюдь не изоморфны друг другу, т. е. не могут быть сведены к какому-то единому

: 96; 95 25. редукционизму. Таких главных противоположений можно различать опять: 1. Форма и сущность; 2. Форма и материя; 3. Форма и содержание; 4. Форма и процесс; 5. Форма и функция. Коснемся кратко их. 1. Форма сущность. В этом противоположении выражен онтологический редукционизм: форма не сущность, а в лучшем случае эпифеномен: здесь можно различить разные формы понимания, о чем в следующих разделах ирредукционисты утверждают, что форма может быть (хотя и не обязательно) сущность; она, конечно, может быть и эпифеноменом, но таким, который методологически ничем не отличается от сущности (например, огонь, см. также цитированную раньше статью А. Н. Колмогорова): В биологии таким понятием является понятие биологического поля. Это понятие выдвигалось многими, наиболее известны взгляды А. Г. Гурвича. Одно время они были почти забыты, сейчас ясные симптомы возрождения и, отрадный факт, в разработке начинают принимать участие компетентные физики и математики. Сам А. Г. Гурвич существенно изменил свое понимание поля: сначала это была "динамически предсуществующая морфа, очень родственная платоновскому пониманию, но позже (1944) он пришел к чисто редукционистскому, эпифеноменологическому пониманию биологического поля. В биологии распространено родственное полю понятие – градиент. Здесь – начало большой и долгой работы. 2. Форма и материя. Слово "материя", как известно, имеет очень разное значение. Старое понимание материи – тождест- … сейчас предлагают…

You are here

Primary tabs

Pages

Pages