63
60
поправить непоправимое. Стихотворение в "Близнеце", по-видимому, было ответом. После вечера у Пастернаков я пошел проводить ее домой, по дороге она без умолку говорила о Борисе, и, несмотря на окольный ход ее мыслей, я понял, что она о чем-то сожалеет. Через несколько дней я был у нее в гостях. Семейство Высоцких занимало особняк в одном из переулков Мясницкой. Грязный лакей в грязном фраке открыл мне двери и доложил обо мне. В прихожей стояли золотые Будды, все было отделано в китайском, если так можно выразится, стиле. Мне достаточно было войти в комнату Иды и взглянуть на тахту и на диван, обтянутые чем-то вроде парчи, чтобы поздравить моего друга с вмешательством судьбы в его любовные дела. Истомленная желтоволосая Ида, болезненная и дегенеративная, жила в какой-то теплице. Прежде всего она мне показала свои коллекции духов, привезенных ею из Парижа. Ряд бутылочек замысловатых форм, со всевозможными запахами, в кожаных футлярах. Чтобы сделать удовольствие хозяйке, я перенюхал их всех по очереди, во время этой процедуры вспомнил роман Гюисманса и рассказ Чехова "Ионыч". "А хорошо, что я на ней не женился!" - восклицает Ионыч, получивший в свое время отказ. Посидев у Иды час-другой, поговорив о каких-то пустяках и выпив стакан жидкого чаю с каким-то чахлым печеньицем, я с чувством облегчения покинул особняк Высоцких, чтобы больше никогда не показываться там. Ида снова уехала за границу, и больше я не видел ее никогда."
Вполне вероятно, что язвительно подмечающий уродливые бытовые детали Локс был не совсем справедлив к женщине, нанесшей его другу тяжелую душевную травму, как несправедлив он в оценке Сергея Боброва, к которому Борис Пастернак до последних дней сохранил глубочайшее уважение и которому был многим обязан /см. "Охранную грамоту" и "Автобиографию" 1956 года/.
Однако образ возлюбленной поэта, которая "носит лишь модное", "вьюжится в кружеве", комната которая напоминает оранжерею своей "лаской июля" - образ это поразительно сходен с впечатлением Локса от "дамы-декадентки", истомленной женщины теплично-дегенеративного вида. Даже желтые тюлевые занавески, вздымающиеся к потолку, в свете воспоминание Локса, перестают быть деталью интерьера и становятся портретной характеристикой героини "Марбурга": "Истомленная желтоволосая Ида..."
В дальнейшей работе над "Марбургом" Пастернак убирает все, что связано с конкретно-биографической стороной его жизни в Марбурге. Интимно-биографический момент становится фактом духовной биографии поэта. "Портрет" возлюбленной уступает место городскому пейзажу, преображенному романтической экзальтацией