62
59
День был резкий, и тон был резкий.
Резки были день и тон, -
Ну, так извиняюсь. Были занавески
Желты. Пеньюар был тонок, как хитон.
Ласка и июля плескалась в тюле,
Тюль, подымаясь, бил в потолок.
Над головой были руки и стулья,
Под головой – подушки для ног.
Вы поздно вставали. Носили лишь модное,
И к вам постучавшись, входил я в танцкласс,
Где страсть, словно балку, кидала мне под ноги
Линолеум в клетку, пустившийся в пляс.
Что сделали вы? Или это по-дружески?
Вы в кружеве вьюжитесь, мой друг в матинэ?
К чему же дивитесь вы, если по-мужески –
мне больно, довольно, есть мера длине,
тяни, но не слишком, не рваться ж струне,
мне больно, довольно – стекает во мне
Назревшее сердце, мой друг, в матинэ?
Несколько ироничный и декадансный нарочито портрет героини стихотворения, пошловатый романсный повтор в конце его перекликаются с оставленными Локсом свидетельствами относительно облика и душевного строя "первообраза" героини Марбурга.
"Не подняться дню в усилиях светилен,
Не совлечь земле крещенских покрывал –
Но, как и земля бывалым обессилен,
Но и как снега, я к персти дней припал.
Далеко не тот, которого вы знали,
Кто я, как не встречи краткая стрела?
А теперь – в зимовий гаснущем забрале –
Широта разлуки, пепельная мгла.
Я выписал две первых строфы, - пишет К. Г. Локс, - одного из лучших стихотворений "Близнеца в тучах". По логике событий ему должно было предшествовать прекрасное стихотворение "Марбург" в "Поверх барьеров". В автобиографии, как и в данном случае, лицо, которому посвящены оба стихотворения, укрыто инициалами И. В. Поэтому я считаю себя вправе вспомнить свои впечатления в связи с оригиналом как этих стихотворений, так и автобиографических признаний. И. В. это Ида Высоцкая – принадлежавшая к семье известных чаеторговцев Высоцких. С отроческих лет Борис был связан с ней какими-то если не обещаниями, то возможностями обещаний, и мы на Молчановке /квартира Н. Асеева, где собирались тогда участники "Центрифуги" - С. Ф./ прекрасно знали, что у Бориса какой-то роман, о котором он не любит говорить. Последнее обстоятельство, однако, не смущало Боброва. "Костинька, - шептал мне этот ужасный человек, - мы женим Борьку на Иде, и тогда у нас будет такое издательство!" Тут Бобров закатывал глаза и щелкал языком. Подразумевалось приданое Иды, которое, по мнению Боброва, было бы целесообразнее всего употребить на издание, конечно, в первую очередь, его произведений. С нею я познакомился у Пастернаков после 13 года, стало быть, после тех событий, которые изображены в "Марбурге". Обычно она жила за границей, но теперь неожиданно появилась в Москве. Зачем она приехала? Может быть, для того чтобы